Четыре часа. Нужно убить в аэропорту еще четыре часа, плюс три часа займет перелет. Она уже и так пропутешествовала целых восемь часов. Мириам встала в шесть утра, доехала на такси до местного аэропорта… А потом была длительная задержка в Мехико. В аэропорту продавали замечательные книжки, но она все равно не смогла бы сосредоточиться ни на одной из них, а журналы всегда казались ей слишком банальными, слишком обыденными. Она почти не знала даже известных актрис – ведь у нее не было спутниковой тарелки. На лицо и фигуру они казались ей пугающе одинаковыми, как однообразная коллекция фарфоровых кукол. Заголовки так и кричали фактами из их личной жизни: свадьбы, разводы, дни рождения… «Скольким же мы обязаны Чету!» – подумала она. Он столько всего скрывал от репортеров. А как они его слушались, какими обходительными были в его присутствии… Теперь же, без его защиты, все выйдет наружу – удочерение, ее любовные делишки, их денежные беды. Все.
Так и будет, подумала Мириам. Так все и будет. Современное общество никогда не позволит матери и дочери – если эта женщина действительно ее дочь – встретиться за закрытыми дверями. Осознав это, Мириам почти захотела, чтобы женщина в Балтиморе оказалась обманщицей. Однако она не могла желать этого искренне. Она бы все рассказала – отвратительную, неприглядную правду о себе, Дэйве и их разводе, – она выдала бы им это все не раздумывая, лишь бы снова увидеть хоть одну из своих дочерей.
Мириам взяла охапку журналов, решив думать о чтении дешевых таблоидов как о неинтересном домашнем задании, которое ей все же необходимо выполнить.
– Думаешь, этим все кончится? – спросила Хизер, не отрывая глаз от пейзажа за окном. Как только они сели в машину, она начала тихо мурлыкать себе под нос, но стоило Кэй свернуть на автостраду, как ее мурлыканье превратилось в пронзительное гудение. Кэй не знала, понимает ли Хизер, что делает.
– Что кончится? – уточнила соцработница.
– Ну, в смысле, когда я им все расскажу. Думаешь, на этом все закончится?
Салливан никогда особо не любила болтать, особенно о таких мелочах, но этот вопрос поставил ее в тупик. А закончится ли? Глория не потрудилась ничего объяснить, когда позвонила Кэй около полудня и попросила ее – а точнее, отдала приказ, как будто та на нее работала или как будто Глория только и делала, что бескорыстно выручала ее, и теперь Кэй была в огромном долгу, – привезти Хизер в центр общественной безопасности к четырем часам дня. И теперь они ехали с небольшим опозданием, потому что Хизер долго возилась с одеждой. Она собиралась так же долго, как Грэйс обычно собирается в школу. Они обе были вечно недовольны своим внешним видом. В конце концов подопечная Кэй остановила выбор на бледно-голубой блузке и твидовой юбке, неплохо сочетавшейся с ее поношенными туфлями, – единственным элементом старого гардероба, с которым она не захотела расставаться. Вся эта суета вокруг одежды позабавила Салливан, потому что Хизер не была похожа на человека, который беспокоился бы о своем внешнем виде. И, собственно, зря, потому что она была просто сногсшибательной женщиной. Природа щедро наградила ее высокими скулами, гладкой кожей и стройной фигурой, которая не портилась с возрастом.
– Насчет мальчика можешь не переживать, если ты об этом, – сказала Кэй. – Его состояние стабильно улучшается. Глория, похоже, уверена, что никаких обвинений в связи с аварией не будет.
– Да нет, на самом деле я думала вовсе не о нем.
– Вот оно что…
Кэй беспокоило, что Хизер очень редко думала о ком-то, кроме себя. Но если предположения соцработницы были верны, то такое поведение было вполне закономерным после всего, что с ней случилось. Отталкиваясь от тех скудных сведений, которые предоставила ей эта женщина, Салливан сделала вывод, что Стэн Данхэм украл двух девочек, но убил именно Санни, потому что в свои пятнадцать она уже не представляла для него никакого интереса. Он продержал Хизер у себя до тех пор, пока она тоже не перестала удовлетворять его наклонности, а затем еще несколько лет, пока ее психика не оказалась травмирована настолько, чтобы не выдать его секреты. Но как он это делал? Кэй не хотела даже думать об этом. Очевидно, он каким-то образом превратил Хизер в свою сообщницу, то есть заставил ее думать, что она тоже преступница. А может, просто запугал ее до такой степени, что ей бы и в голову никогда не пришло рассказывать кому-либо о случившемся. Кэй, в отличие от детективов, не удивлялась тому, что Хизер ни разу не пыталась сбежать или рассказать кому-нибудь о педофиле, с которым ей пришлось прожить по меньшей мере шесть лет. Возможно, он сказал ей, что ее родители умерли или даже что это они попросили его похитить сестер. Дети ведь такие доверчивые, такие внушаемые! Даже нежелание Хизер рассказывать всю историю своей жизни казалось Кэй вполне оправданным. Ее новая жизнь, какой бы она ни была, стала для нее спасением от извращенца, шансом начать все с чистого листа. С чего это вдруг она должна была доверять ее кому-то, особенно людям, которые работали с ее похитителем в одном департаменте?
– Как думаешь, они выяснили что-то новое? – спросила Хизер.
– Новое?
– Ну, может, нашли тело моей сестры. Я ведь им сказала, где оно.
– Даже если и нашли, я думаю, об этом обязательно сообщили бы по новостям, потому что трудно раскопать старую могилу и не привлечь к себе внимания – понадобится не одна неделя, чтобы опознать ее останки.
– Серьезно? А разве это дело не первостепенной важности, которое они должны проверить ну максимум за пару дней? – Спутница Салливан выглядела немного обиженной из-за того, что ей не оказали особых почестей.